- Dirty
Ваши улыбки, мои ошибки
За грамм шипки выворачивал кишки
Силой мысли загинались ложки
Загинались мы, спасали кошки
Запах разложения печени
От этого легче ведь
Пред образами потухали свечи
- Не разучиться б дышать
Четверг, как четверг
А Июнь, как Январь
Но я уже не тот
Наступил на те же грабли.
Жизнь ничему не учит.
Долетит ли рукоять до лба?
Или станет пуховой периной
Время покажет.
- Нечего ждать
Бесконечным унынием простираются высотки. Квадратными метрами прокладывают дорогу, в точку не возврата юности и мечтаний. Очередной рабочий материал выброшенный каменной утробой. Плевок на кафельном полу туалета, испаряющийся среди тысячи бацил. Еще один Малевич, знаток трехсот оттенков черного. Редкий глоток свежести сквозь замочную скважину, напоминающий о смысле. Звук отбойного молотка по утрам, вместо криков петухов. Аутист, в ссылках на микроблоги, протянувший свои ноги. Покровитель тараканов, идол из хлебного мякиша. Зацементированный и вставленный в механизм процветания всеобщего непонятного и завуалированного счастья. Забытый одинадцатиклассник на снимках школьных альбомов. На полках супермаркета, среди дешевых макаронов. Воздушный шар застрявший в ветвях дерева, на дне города, под песни Филиппа Киркорова. Большой клеткой дорог накрытый лесной зверек. Совокупность из пыли с уличных мостовых, с верой, надеждой в житейские радости среди живых. Шоу Трумана не закончилось, оно здесь и сейчас. Среди рекламных щитов и выцветших глаз. Пластилиновый человечек, примеряюший образы из кинофильмов, идет к одному: Под бурные авации диктора с первого канала, закрученной спиралью плитки сгореть в коммуналке, оставив потомство в бетономешалке.
- Ни о чем, зачем-то
Вереница дорог переплеталась на север. Четырехлистный клевер в чужом огороде. Действия как на заводе, на автомате. Живу в белом халате, пациент сам себе. Я в пустоте или пустота во мне? В машине слушал электризацию волос. Кругом мхом порос. Не разложился по полочкам, скуп до откровенностей. Тлеющей палкой кто - то загнал муравьев в коммуналки. А я вечно не просыхающий МакКалейн Калкин. На сидении рядом пустом, под джазовые композиции Шопена, был. Плыл, полз, бежал, но никогда не летал. Летящий вниз, летать не может. Встревожит, не подумав скажет. Дослушаю и распадусь на атомы, лежа на кровати, в психиатрической палате из черепной коробки. И нет, не робкий, но съел весь эпителий с губ. Клуб сбитых кулаков и размазанной туши. Не отогреться в душе. И смысла здесь ни граммом больше чем в пакете. Остаться тусклым объявлением в раздербаненом буклете.
- Опять игра, опять кино
Отличное утро для того чтобы вскрыться
Голубое небо, поющие птицы
Помятые принципы и легкое похмелье
В истлевшей душе остатки веселья
В потухших глазах искра надежды
Голым мыслям так не хватает одежды
- Перечитавший
Я не тот, я не там
Стыд и срам, страх и ненависть
Кисть, гроздь или может нежданность загаданная
Правда я, правда ты, а остальное ложь
В дождь, в град, снегопад из ожиданий
Латексная реальность парафирование надежд
Безмятежность и в край, в кромешность
Вегетативная система излечивания
- Светло-Ясное
Нереальная. Простая.
Тебя прислали из космоса, что бы сообщить мне
Что я не один на этой земле.
Мир светлеет когда ты рядом,
Наверное, одна из семи плеяд.
И я рад, как я рад.
Это посильнее чем жар от батареи,
Которая греет что б прям до ожогов.
- Тоска кинематографа
Посмотри вперед, в туманность Ориона
Плюнь с балкона, не в кого не попал?
Малый зал заполненный наполовину
Львиную долю фильма герой спал, или страдал,
Покупая самые дешевые сосиски в самом черством тесте.
В кресле читая газеты из пепла, попивал чай с пустотой.
Постой! Остановись! Уезжал троллейбус, а в нем сидела жизнь
Сорвись, уйди служить радистом в Афганистан, в штаб, в Москву.