GreyMillenium все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

Ты будешь счастлив, потому что иного тебе не позволено.
Во чреве города, которого ты никогда не любил, быть может.
Сколько бы раз не сжигали, не выкидывали из открытых окон,
Не рвали и комкали твою тысячу бумажных журавлей.

Которых ты складывал так настырно и упорно,
С самого детства, когда мама гасила в твоей комнате свет.
Когда умирала любимая кошка, или все уходили надолго,

Abyssus abyssum invocat in voce cataractum mea*

Я ведь горю каждый день,
Полыхая адовым пламенем.
Плавлю стекло и кремень,
Маршируя под строгим знаменем
Своих двух ключей, стихов и речей,
Раздавая своё ремесло.

У вас, людей, всё так нарочито просто,
Как в сказках, что вы сочиняете для своих детей.
Рождение, первый шаг, первое слово, любовь и смерть.
И между этими короткими кадрами пару бокалов шампанского,
Пару аккордов на гитарах друзей, кончина матери,
И первый, невероятно нелепый секс.
И прятать нечего, и нечего потерять.
Разве что надежду и кота, что в лет пять,

Она заходит в коридор, госпожой открывая дверь.
Слышу – ключи гремят, жёлуди падают в сырость древесных теней.
И листва шуршит под её каблуком, словно крадётся зверь.
Это осень. Её сладкий парфюм усыхающих аллей.
Она заваривает чай, садится напротив, на стене создавая тень
Деревом, что теряет крону, обнажая узоры ветвей.
Каждый глоток закусывая временем, множит ночь и укорачивает день,
Слушает, как я гоняю воздух, выпуская его пряным дымом из ноздрей.

Однажды я снова приду к этим величественным воротам
Старый ключник, с утра потерявший жену, остановит меня.
Спросит сердито кто там. Какого я древнего рода,
И какая порода у моего усталого, чёрного коня.

Я пройду, снимая латы, сквозь каменные ограды,
Твоего городка, что лет пять назад не смог взять
Ни ружьями, ни взрывами ни блокадой,

Усталый небосвод завесив чёрным полотном,
Спешит разлучник сон в твой дом.
Пыльца из сладких грёз в его кармане,
Кипит в котле его угрюмый чай.
Его дурман отведав невзначай
Заблудишься в густом тумане.
И он сразит тебя седыми миражами,
Из дивных ласк, и сладостных речей.

Брат, я не умею так, чтоб жить и не восхищаться.
Научился бы, но зачем мне здесь тогда оставаться?
Мёртвым камнем, осколком эмали, как древнее божество?
Ведь бездна взывает к бездне, водопадом голоса моего.

Брат, я горю каждый день, полыхаю адовым пламенем.
Плавлю стекло и кремень, маршируя под строгим знаменем
Своих двух ключей, стихов, речей, раскрывая своё ремесло.

Говори со мной.
Говори со мной.
Говори со мной.
Над холодными водами мира взойдет заря.
Все заблудшие корабли возвратятся к пристани,
Даже те, что навек затерялись в седых морях.
Все несказанные слова обратятся птицами,
Будет горд и стремителен царственный их полет,

Вера, Вера, я не тот фанат, что клеит твои портреты на стены,
Просто кто-то там написал один и тот же сценарий в три листа
Наших побед, и прижизненных утрат без меры.
Суть твоего одиночества и моего паломничества проста.
Мы теряем одинаково ценных, Вера, и хороним их там у себя.
Что-то случилось с миром, наверное, много лет назад,
До того как мы пришли на землю ворошить пески в морях,
Разжигать холодные угольки в сердцах тех, кто пламенно не горят,

Стало темно, как во время войны,
Где бомбы ждут смертных, сидящих в подвалах.
Когда власть гулкой, немой пустоты,
Сильнее слов песен в цветных карнавалах.

Когда ночь царит на земле вместо дня
И холод сжимает безжалостно плечи.
Когда не понять, открыл ли глаза.

Я приду на красном закате, онемевшим, седым.
Над вчерашним полем брани ещё будет кружиться дым.
Ещё будут тлеть угольки, и от смога щипать глаза.
Вдоль чёрной от сажи щеки будет скользить слеза.

Меч мой, упавший на камни, разбудит спящих ворон.
Мои волосы, рож да хворост, ветер расправит со всех сторон.
А в тихой реке отразится усталый, сутулый поэт.

…Я говорю о простом. О уже много раз сказанном. Я говорю о простой верности простым людским обрядам – преданности, значимости любви. Если кто-то любит вас безответно – это не так страшно. Это бывает с каждым. Все мы смотрели в одностороннее зеркало, когда ты видишь человека, рассматриваешь его лицо, а он по ту сторону видит лишь зеркало, и даже не знает о существовании твоём. Поправляет причёску и ворот и уходит потом. Все мы можем побывать за этим стеклом, все мы можем не достучаться до того прекрасного и славного. И он уйдёт. Это не страшно. Но если вы на чье-то «Люблю» ответили «Я тебя тоже». Грейте их ночами, пойте им песни и сочиняйте стихи. Да это то самое «Приручи меня» у Экзюпери. Да, избитая тема, протёртая иглой пластинка. Но может так статься, что вся жизнь человека вами теперь и сшита. Что только на вашей нити там всё и держится. Всё его величие, вся его сцена и все его кулисы. И в вашем ответе «Я тебя тоже» - это на самом деле звучит «Клянусь, я тебя тоже», клятва не произносится, но имеется ввиду. И клятву вашу принимают на веру. Берут её. Этой вашей клятвой живут. И если вот после этого вы уходите, там в человеке образуется не дыра и не пропасть. А целый мир, целый чёртов мир исчезает. И остаётся НИЧТО. И если вы можете хоть немного представить это НИЧТО, его физические законы и правила, то становится ясно – чего бы человек не помещал в себя потом, какими бы пейзажами и праздниками не наслаждался, всё падает туда. Исчезает во тьме. Потому что вы там были фундаментом, дном, на котором могло хоть что-то держаться. И вам, может быть, ещё повезёт найти такую же верную любовь потом. А вот у приручённых и брошенных так же сильно и вечно обычно уже не получается…

Если бы бог наш существовал,
Увидел сколь много нас – привыкших умирать.
Давно бы уже перестал
Испытывать нас и проверять.

Столько раз приходилось гореть в огне,
Что если собрать вот это всё пламя,
Такой бы пожар вознёсся во мне,

Два часа от города на электричке.
Закончились спички.
Из моего сердца прорастают колосья пшеницы.
А белое полусладкое растекается по ручьям моих вен.

Почему луна такая жёлтая?
Она превращается в солнце.

Я хочу для тебя уметь творить сны.
Постоянно мечтая под вечер,
Как тебе снится море, иные миры,
Светлячки и, конечно, любимые плечи.
Как в чарующих светлых грёзах ночных
Ты встречаешь самых важных и вечных.
И среди добрых лиц всех любимых твоих,
Я мелькну в этих царствах не долговечных.

Кажется, если зажмурить глаза,
И произнести что-то тайное,
Заклинание, сказанное наугад,
Тогда всё вернётся назад,
Всё это великое и малое.
Все эти берега, пески, слова.
Люди, пахнущие молоком,
С небесами в замкнутой радужке.

Я краду себя по секундам, минутам, часам.
Пряча части свои по листам, по запискам,
По карманам друзей, по чужим адресам
Забивая себя в телефонные книжки.
Сколько было меня, и во мне, и на мне!
Океаны, моря, острова, континенты,
Звёзды падали вверх, шла осень к зиме,
Мчались сны по шоссе, кружились планеты,

Пережив великую любовь и горе
Утрат, что не дались по силам,
Себя на части разобрав и долю
Отдав в налог своим властям,
Мы из оставшихся поленей
На память строим замки на песках.
В подвалы выпускаем приведений.
Состариваем мебель на боках,

Зажигая сто сотен свечей, в город мой ночь идёт.
В мире спящих людей я один звездочёт
Синий плащ на плечах обратится волною у стоп.
Я целую ночь при свечах смотрю в свой телескоп.
Сквозь прозрачный свет хрусталя, среди далёких миров
Где-то горит звезда, горит пустоте назло.
Впереди будет много добра, звездопадов и южных комет
Свет плеяд и созвездие льва, и парады могучих планет.

Идёт человек по канату.
С длинным шестом в руках.
День стремиться к закату.
Ветер играет в его волосах.

Внизу люди друг друга толкая,
Спешат по своим делам.
Человек по канату шагая,

Как доказать тебе подвижность звёзд,
И то, что мы с тобой со звёздами в родстве?
И если ты порвёшь созвездий наших мост
Я отзовусь падением комет во тьме.

Как мне тебе наглядно объяснить,
Что время и тоска не властвует над телом.
Как никакая вьюга не способна погасить

У меня есть бумага и карандаш,
У меня есть молчание и тишина.
А пальцы сводит до крика аж,
Когда вбиваешь в тетрадь слова.
От чёрного хлеба тошнит с утра,
От невзаимности по вечерам.
И падает без гордости к ногам,
Всё что гордилось ещё вчера.

Книги, которые мы читали, люди которых любили.
Были ли смыслы в них, если они нас погубили.
Было ли хоть что-то, что дано было во благо?
Весна, кинематограф, на зеркале в ванной влага.

Детство, щекотка, шары и сахарная вата.
Мы любим во всех утратах искать виноватых.
Может наш характер, или наша память?

Дети мои дети, молоко да рожь.
Веки прячут слёзы, прячут губы дрожь.
Столько заплутавших в поле ищут путь.
Руки при объятии вместе не сомкнуть.

Соберутся рядом, жемчуг да роса,
Разбегутся в поле смех и голоса.
Салки, жмурки, прятки, и наступит ночь.

Отступает печаль и страх,
Потому что всей тьме вопреки
Полыхают в грозных штормах
Люди-маяки…

Потому что пришла весна,
Потому что спины крепки.
И звенят в камыше голоса

То, что здесь у тебя и весна не весна, и апрель не апрель,
И что сложно стараться себя находить в пространстве потерь,
Ты уже говорил, написал рассказ, и бумажных сложил журавлей.
Научись отпускать, приучись созидать, поумней, повзрослей.

Можно сбросить плащи, погасить фонари и не светить никому.
Но если я не горю, ты не горишь, кто тогда эту развеет тьму?
В этом суть маяка, горячего чая, пылинок в лучах кино.

Моё море волнуется раз, и тушит свечи.
На песчаный берег, ложится волной закат.
Июль красит тихое небо в тёплый и добрый вечер.
Меня окликнет голос, и я оглянусь назад.

Моё море волнуется два, и смывает следы.
Лоно голой стопы на песке съедает волна,
Август, кончается лето, снятся добрые сны

В моем музее восковых фигур
сияют, как лазурь,
глаза бездушных экспонатов.

Их губ раскрытых тишина,
течёт невидимо по залам.
На крыльях перьев белизна.
Всё слеплено с оригинала.

Будет славно так, друг милый,
Когда меня, идущего по краю мира,
Ты оттолкнёшь назад, в предгорья и равнины,
Где сад цветёт и радуги игриво бросает водопад.

Где к рекам с гор приходят пилигримы,
И жизнь имеет смыслы, тон и лад,
Звучит из каждой сердцевины.

Наверное, мы станем чуть взрослей,
По нашей памяти, в которой раз.
И в этой арифметике идей
На двух не мыслимо беспечных нас
Получится один недолгий век,
Один короткий миг
Меж тем где существует человек,
И тем где человек – названье корешка у книг.

И что за традиция, всё мерами мерить?
Год минутами, жизнь пульсами,
Меня сантиметрами, степенями грусти,
Мешками самолюбия, граммами безумия.
Что за вера такая, что всё измеряется?
Любовь временем, боль терпением,
Наследие ушедшим поколением.
Не состою я вопреки вашим представлениям,

Когда надоест зима
Улети на юг налегке
Взяв с собою туда
Лишь рюкзак в замёрзшей руке.

Там тебя встретит бризом,
И обдаст парным молоком,
Ветер с пыльцой кипарисов,

Падал майский снег на замёрзшие руки,
На блёклые дуги закрытых век,
А в испуганном мире весенней вьюги
Человека искал человек.

И входила ночь на заснеженный двор,
Словно первый мор на белом коне.
У стекла кружился бессонный взор

Что мне теперь до всех этих страхов незрячих людей.
Меня греет костёр, защищает доспех, даёт силы сон.
Я смотрю в отраженье щита на смерть, как Персей.
Я борюсь за дары богинь и богов, как Ясон.

Я теперь иду на войну, как идёт на войну герой.
Как Тесей, в лабиринтах своих изрубая быка,
Я рублю своей не дрожащей рукой,

Так и выйдет в самом глухом конце-
Мы шли нога в ногу по одной планете,
В метро катались на одном кольце,
Даже несчастны были в одном октябре
И счастливы в одном и том же лете.
Так, на самом деле, и выйдет в конце,
Мы два раза пересекались в маршрутках,
Я замечал родинки на твоём лице,

Вот бы остановить время, и начать всё с начала.
Чтобы вяз за окном вновь превратился в зерно.
Вот бы не познать в жизни никакой большей печали,
Чем выбитое детским мячом окно.

Вот бы вернуться на землю, с чистым снегом, в декабре
Каким-то датским мальчишкой в богатой семье,

Если я тебя из тьмы и мрака,
От пасти зверя на тепло и свет,
От оков удушливого страха
Созерцать узоры из хвостов комет.

Если я тебя спасу однажды,
От обыденных и тусклых лет
В жизнь не спящих и отважных,

Два больших маяка признаются в любви,
Никогда не видя друг друга из-за пространства.
Но созерцая взаимный всполох вдали
Держат друг друга в трепещущем рабстве.

И человек выходит на этот острый
край волнореза , пройдя весь материк,
Осознавая, что как бы не был велик

Когда никого не вернуть, и ничто не спасти.
Когда самая длинная ночь пришла после лета.
Когда сломлен голос, и вьюга воет в пути
И кроме тьмы этой в мире ничего больше нету.
Будь смел и гордо смотря в пустоту,
Отчаянным барсом срывайся с места.
Превозмогая свою слепоту
Не зная, как долго бежать до рассвета.

Не дыши, не пиши, не приходи,
Оставайся сквозняком позади.
Смутным сном, морем, дождём,
Фотографией, где мы вдвоём.

Оставайся не уловим как дым,
В памяти моей всегда молодым.
Будь призраком лиса в степи,

Ночь тогда была тёплой, юной.
Как всегда бывает в июле.
Как всегда бывает в начале
Сказок, что кровоточат в финале.

Когда молодые и смелые юнги
Пьют вино и поют песни на юге.
И звёзды можно поймать руками,

Способность находить средь плевел злак,
Роднит нас с тварями из древних сказок.
Мы собиратели ключей и масок
Распространители даров и благ.
Никто из нас не будет сыт тем адом,
Которым кормятся живущие во тьме.
Назло удушливой и праздной мгле,
Мы сытимся безумным маскарадом

Стану тебе светлым, стану тебе чистым,
Светом рассветным звезды лучистой.
Буду тебе добрым, буду тебе белым
На школьной доске чёрточкой мела.

Стану тебе важным, стану тебе нужным,
Ветром попутным, тёплым и южным.
Буду тебе счастьем, морем в приливе,

Знаешь, я хожу под твоим именем, словно ношу твоё знамя.
Ты очередная тень, в которую я влюбился, себя не осознавая.
Возвеличил, воспел, как греки воспевали сезон урожая.
Сочинял стихи, строил ветки метро между нами.

А теперь ты лишь тема моих снов, постов, переживаний,
Таких летних, живых, бессмертных воспоминаний,
Что лежат в блокнотах строчками признаний.

Сотни серых стен наших с тобой преград.
И миллионы путей, что ведут назад.
Что, скажи, нам делать с тобой потом,
С этим не случившимся Сентябрём?

Как любить рассвет, как принять закат?
Как потом судить кто во всём виноват?
В том что голос сел, что зима пришла,

Точка, точка, точка, тире.
Светит маяк мой на горизонте.
Между мной и тобой земля и снег
Между мной и тобой города и горы.
Точка, точка, точка, тире.
Луч мой летит, но бьётся об скалы,
Об голые спины спящих людей,
Об окна, подъезды, об гнездо журавлей,

Нечего теперь искать, и нечего бояться.
Все мои любимые и ненавистные,
Теперь на книжных полках хранятся.
Я их, иногда, перелистываю.
Расставляю в алфавитном порядке,
Стираю пыль по выходным и праздникам.
Люди любят играть в эти прятки.
По блокнотам, фоткам, тетрадкам.

Тик да тик, и так да так.
Солнце раскрасит небо в закат.
Так да так, и тик да тик.
Время в часах укротит часовщик.

В сердце его тихий бег шестерни,
Прошепчет над миром время зари.
За часом часок, щелчок за щелчком

Да, мы не стали лучше.
Мы всё в тех же изъянах, ошибках.
На боках виднеются сколы,
Как у старых эмалированных крышек.

Да, мы всё так же смотрим на небо,
Спотыкаемся, падаем в лужи.
От того мажем зелёнкой колени,

Что я хочу сказать тебе, мой черноглазый и любимый брат?
Мир не стал понятнее, и звучит всегда на чужой лад.
Помнишь, ты носил шляпу пару лет назад?
У меня теперь такая же, и этому подражанию я рад.

Каждое утро я встаю, освещённый либо солнцем, либо фонарями.
Я пью либо чай, либо кофе, обмениваюсь рукопожатием с дверями.
И наблюдая, как прохожие закрываются от ветра шарфами,

Это моя вина, в том, что я не дохожу до середины реки.
Расправляю крылья, и лечу один на те дальние берега,
Что так заманчиво туманны и пусты.
Я нахожу приют в холодных камнях, сбрасывая все кожи.
И на свет появляется новая, невероятно тихая строка
Одного очень старого, нерифмованного стиха.
И истина его так ослепительна и ни с чем не схожа.
Восходит новым солнцем в концовке твоего сна.

Я опять начну с начала.
Я прощаюсь добрый друг.
В этом мире, видно, мало,
Расставанья и разлук.

Миру, видно, ещё мало,
Пустоты раскрытых рук,
Тишины пустых вокзалов,

Я по тебе тоскую, тоскую.
Как тоскует по небу вода,
Что в час неистовой бури,
Рухнула с неба виде дождя.

Я по тебе тоскую, тоскую.
Как по лодке тоскует причал,
Что её проводил в ночь слепую,

Говорят, что олени встанут над берегами,
Влекомые смехом и летними маяками.
И журавли из газет закружат над нами,
Делая жизнь схожей со снами.

Говорят, что скоро подуют ветра с юга.
Говорят, что мы снова будем любить друг друга.
Сократив пространство Планетарного круга