Текст песни Reback - Сто лет одиночества
Просмотров: 5
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
На этой странице находится текст песни Reback - Сто лет одиночества, а также перевод песни и видео или клип.
перестлал простынку,
где пеленали меня старостью настигнутого?
Мама кляла бога за сына урода.
Засунула б руки в рот и
утопила б мною пол-Европы!
Я перекручивал мыслей кассеты.
Вышли газеты,
о том, как выжил урод, на бумаге с печатью офсетной.
Лет в пять я вспомнил о старости.
Сколько осталось мне?
На сегодня моё горе исчерпало смех.
Словно Бенджамин Батон,
надеждами оправдан,
воспитан вырос и на вежливость падок.
Этим пользовались многие:
бесплатна древесина Пиноккио,
но перейдя на газ, виной кидались в ноги мне.
Я их прощал Иисусом.
Питал надежды в искусстве.
Но мой исток таланта оказался узким устьем.
Мои картины про Бога
сжигала римская когорта
материнского зла. Я мог быть сыном Ван Гогу!
И чёрно-белые сны,
как верные псы,
не покидали ночью ребёнка лет эдак до семи.
Это Сибирь меня на свет заманила.
Немцам в Освенциме мило.
Я был рождён от Бога в восьми милях.
Россия нас мерилом била,
нас смирила было…
И над одной шестою наступила летаргия.
Бедность – не порок, а пародия,
в стране, где рай плодородия.
Холодные пальцы заточены под орудия.
Я подорву тебя, Боже!
Тебя не хватит на большее!
Но чтоб добраться до тебя – больно много пошлин.
Я слышал, как токует тетерев.
Смерть атакует те деревни,
где дети ревнивей к папке и матери.
Я потерял дверь от детства.
И к десяти как отец стал.
Сидел и сетовал на жизнь, словно дед старый.
В двенадцать начался голод.
Я прятался насекомым,
чтоб не попасть на стол, ибо был тем самым искомым.
Люди ели себе подобных,
говно в поддонах.
Путь от человека к говну уже давно подобран.
Я никогда не был плаксой.
Только когда папа мать съел.
И понял, что пора: в тринадцать я на товарняк сел.
Напомню: рост мой до метра.
Моя звезда – Андромеда.
Я не имею друзей, меня не имеют недруги.
Не верю в любовь к людям, люблю страхи.
Ещё имею силы, но их боюсь тратить
на олимп балюстрады.
Приехал в столицу сраную.
В семнадцать взненавидел стадность.
И пару лет, слава Богу, толпа меня не касалась.
Но чтоб дышать, надо хлеба.
И я кусок непотребный
поднял, что в последнем московском говне был.
Наркокурьер – наркодилер.
Вскоре менты накатили.
На зоне мой зад стал сугубо федеративен.
В камере три на четыре.
Любовь и жизнь ночью тырят.
На сердце хомут, ну да, а в печени дыры.
Кому-то голос вертухая сипит.
Круглая жизнь из меня вытряхает эпиграф:
Я вернулся в Сибирь. At three I stopped growing. Who
left the bed sheet
where have they swaddled me over with an old age overtaken?
Mom cursed God for the son of a freak.
She put her hands in her mouth and
I drowned half of Europe by me!
I twisted the thoughts of the cassette.
Newspapers came out
about how the freak survived, on paper with offset printing.
About five years old I remembered about old age.
How much is left for me?
Today, my grief has run out of laughter.
Like Benjamin Baton
justified by hopes
brought up grew and on politeness a greed.
This has been used by many:
free Pinocchio wood,
but switching to gas, they blamed me at the feet.
I forgave them Jesus.
He had hopes in art.
But my source of talent was a narrow mouth.
My paintings about God
burned roman cohort
maternal evil. I could be the son of Van Gogh!
And black and white dreams
like faithful dogs
didn’t leave a child of about seven years old at night.
It was Siberia that lured me into the world.
The Germans in Auschwitz are nice.
I was born of God eight miles.
Russia beat us with a measure,
humbled us was ...
And over one sixth came lethargy.
Poverty is not a vice, but a parody,
in a country where a paradise of fertility.
Cold fingers are sharpened under the guns.
I'll blow you god!
You will not be enough for more!
But to get to you - it hurts a lot of duties.
I heard the black grouse flowing.
Death attacks those villages
where the children are jealous of the folder and mother.
I lost the door from childhood.
And by ten like a father had become.
He sat and complained about life, like an old grandfather.
At twelve, famine began.
I was hiding an insect
so as not to get on the table, because he was the one sought.
People ate their own kind,
shit in pallets.
The path from man to shit has long been picked up.
I've never been a crybaby.
Only when dad ate his mother.
And I realized that it was time: at thirteen, I sat on a freight train.
Let me remind you: my height is up to a meter.
My star is Andromeda.
I have no friends, I have no enemies.
I do not believe in love for people, I love fears.
I still have the strength, but I'm afraid to spend it
to the Olympus balustrade.
I arrived in the capital of shit.
At seventeen he hated herding.
And a couple of years, thank God, the crowd did not concern me.
But to breathe, you need bread.
And I'm an indecent piece
raised that was in the last Moscow shit.
Drug dealer is a drug dealer.
Soon the cops rolled.
In the zone, my ass became purely federal.
Three to four in the cell.
Love and life at night.
A clamp is on the heart, yes, but there are holes in the liver.
Someone’s voice squeals.
Round life shakes the epigraph out of me:
I returned to Siberia.
Скачать
