Как много теснилось в душе моей песен, Стихи распускались павлиньим хвостом, Но стал мне мой дом стихотворческий тесен И стал мне тюрьмой вдохновения дом.
Отступник, в душе поселивший разруху, Я пре́дал родную обитель — и вот С тех пор я приемлю судьбы оплеуху, Как алчущий лавров бродячий рапсод.
Скиталец, желаньем наживы гонимый!.. Неверной мечтой я был глупо ведом. Я пел не от сердца, менял псевдонимы, Чтоб славу взыметь, пренебрег я стыдом.
Едва ли поможет мне ложь оправданий, Когда мой потомок промолвит: «Прошлец!» Но рад я вернуться из долгих скитаний — Заблудший пиит, песнотворец, певец.
С тех пор, испытав и печаль, и волненье, Тревоги познав и притворство богов, Покорно стерпел я Эвтерпы плененье И рад не иметь пред иными долгов.
Да пусть уязвлен был судьбой неприветной — Отныне во веки веков убежден: Чем чаще мечтал я о славе всесветной, Тем реже к поэзии был сопричтен.
С. Бухтияров-Орловский руку приложил Цикл стихов «Ars Regia»
ИСПОВЕДЬ
Как много теснилось в душе моей песен, Стихи распускались павлиньим хвостом, Но стал мне мой дом стихотворческий тесен И стал мне тюрьмой вдохновения дом.
Отступник, в душе поселивший разруху, Я пре́дал родную обитель — и вот С тех пор я приемлю судьбы оплеуху, Как алчущий лавров бродячий рапсод.
Скиталец, желаньем наживы гонимый!.. Неверной мечтой я был глупо ведом. Я пел не от сердца, менял псевдонимы, Чтоб славу взыметь, пренебрег я стыдом.
Едва ли поможет мне ложь оправданий, Когда мой потомок промолвит: «Прошлец!» Но рад я вернуться из долгих скитаний — Заблудший пиит, песнотворец, певец.
С тех пор, испытав и печаль, и волненье, Тревоги познав и притворство богов, Покорно стерпел я Эвтерпы плененье И рад не иметь пред иными долгов.
Да пусть уязвлен был судьбой неприветной — Отныне во веки веков убежден: Чем чаще мечтал я о славе всесветной, Тем реже к поэзии был сопричтен.