Текст песни Бенджамин Франклин - Автобиография 2

Исполнитель: Бенджамин Франклин
Название песни: Автобиография 2
Дата добавления: 08.03.2019 | 12:02:04

Просмотров: 6
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным

На этой странице находится текст песни Бенджамин Франклин - Автобиография 2, а также перевод песни и видео или клип.

Томас, мой старший дядя, готовился к тому, чтобы пойти по стопам своего отца и стать кузнецом, но так как он обладал недюжинными способностями, то его, как и всех его братьев, поощрял к учению эсквайр Палмер, самый влиятельный обитатель прихода. Томас сделался адвокатом и занял видное положение в графстве; он принимал самое деятельное участие во всех общественных начинаниях как графства, так и города Нортгемптона, не говоря уж о его родной деревне, где многие были ему сродни; его очень отличал лорд Галифакс, оказывавший ему покровительство. Он скончался в 1702 году, 6'января, ровно за четыре года до моего рождения. Мне вспоминается, что когда несколько стариков, которые его хорошо знали, описывали его характер, то тебя очень поразил их рассказ, так как тебе многое напомнило меня. «Умри он, — сказал ты, — четырьмя годами позже в тот же день, то можно было бы предположить переселение душ».

Джон, мой следующий дядя, обучался ремеслу красильщика, если мне не изменяет память, красильщика-шерсти. Бенджамин должен был .стать красильщиком шелка и обучался этому ремеслу в Лондоне. Он был недюжинным человеком. Я помню, когда я был мальчиком, он приехал к моему отцу в Бостон и прожил в нашем доме несколько лет. Они с отцом всегда были очень дружны, и я был его крестником. Он дожил до глубокой старости. После него осталось два больших тома рукописей стихов его собственного сочинения. Это были стихи на случай, обращенные к его друзьям. Он изобрел собственную систему стенографии и обучил меня этой системе, но так как я в ней не практиковался, то я ее позабыл. Он был весьма благочестив и старательно посещал проповеди лучших проповедников. Эти проповеди он записывал по своему методу, и их у него набралось несколько томов.

Он также питал большую тягу к политике, даже, пожалуй, слишком большую для своего общественного положения. В мои руки недавно попало в Лондоне собрание всех важнейших политических брошюр по различным вопросам, которое он составил в период 1641—1717 гг. Многих томов, как явствует из нумерации, недостает, но все же сохранилось восемь томов ин фолио и двадцать ин кварто и ин октаво. Они попали в руки одного торговца старыми книгами, который их приобрел, зная мое имя, и принес мне. По-видимому, мой дядя оставил их здесь, когда лет пятьдесят назад отправился в Америку. Я обнаружил па полях ряд его пометок. Внук его, Сэмюэль Франклин, все еще живет в Бостоне.

Наше незнатное семейство рано примкнуло к Реформации. Наши предки оставались протестантами во время правления королевы Марии, когда они иногда подвергались опасности из-за своих выступлений против папистов. У них была английская библия и, для того чтобы надежно спрятать ее в безопасном месте, ее прикрепили тесьмой под обивкой складного стула. Когда мой прапрадед хотел почитать ее своей семье, он перевертывал складной стул у себя на коленях, а затем листал страницы под тесьмой. Кто-нибудь из детей всегда стоял у дверей, чтобы подать знак при приближении судебного пристава, являвшегося чиновником духовного суда. Тогда стул перевертывали и ставили на ножки, и библия, как и прежде, оставалась в своем укрытии. Об этом мне рассказывал мой дядя Бенджамин. Вся семья продолжала пребывать в лоне англиканской церкви примерно до конца правления Карла II, когда некоторые священнослужители были изгнаны за неподчинение уставам англиканской церкви и за то, что они устраивали тайные религиозные собрания в Нортгемптоне. Мой дядя Бенджамин и мой отец Джозайа примкнули к ним и сохраняли им верность до конца жизни. Остальные члены семьи остались в лоне епископальной церкви.

Мой отец женился в ранней молодости и перевез свою жену и трех детей в Новую Англию около 1685 года. К этому времени тайные религиозные собрания были запрещены законом, и их часто разгоняли, поэтому некоторые из его влиятельных знакомых решили перебраться в эту страну; и его убедили отправиться с ними туда, где, как они ожидали, они смогут беспрепятственно исповедовать свою религию. От этой же жены у моего отца там родилось еще четверо детей, а от второй жены — еще десять, а всего семнадцать, из которых мне часто доводилось видеть тринадцать одновременно сидящих за столом, и все они достигли совершеннолетия и вступили в брак. Я был младшим сыном и самым младшим из всех детей, кроме двух дочерей. Я родился в Бостоне, в Новой Англии. Моя мать, вторая жена, была Абия Фолгер, дочь Питера Фолгера, одного из первых поселенцев Новой Англии, о котором Коттон Мезер с уважением упоминает в своей церковной истории этой страны, Озаглавленной «Magnalia Christi Americana», как о «праведном и ученом англичанине», если намять мне не изменяет. Я слышал, что он написал несколько небольших стихотворений на случай, но лишь одно из них было напечатано, и я прочел его много лет спустя. Это стихотворение было написано в 1675 году знакомым размером в духе той эпохи и обращено к тем, кто тогда находился там у власти. Оно утверждает свободу совести, и автор здесь выступает от имени анабаптистов, квакеров и Thomas, my older uncle, was preparing to follow in the footsteps of his father and become a blacksmith, but since he possessed remarkable abilities, he, like all his brothers, was encouraged to teach Esquire Palmer, the most powerful inhabitant of the parish. Thomas became a lawyer and became prominent in the county; he took an active part in all public undertakings of both the county and the city of Northampton, not to mention his native village, where many were akin to him; he was very distinguished by Lord Halifax, who patronized him. He died in 1702, January 6, exactly four years before my birth. I remember that when several old people who knew him well described his character, you were very struck by their story, because you reminded me a lot. “He died,” you said, “four years later that day, one would assume the transmigration of souls.”

John, my next uncle, learned the craft of the dyer, if my memory serves me, the dyer-wool. Benjamin was to become a silk dyer and learned this craft in London. He was an amazing man. I remember when I was a boy, he came to my father in Boston and lived in our house for several years. He and his father were always very friendly, and I was his godson. He lived to a great age. After him, there are two large volumes of manuscripts of his own poems. These were poems to the case of his friends. He invented his own shorthand system and taught me this system, but since I didn’t practice it, I forgot it. He was very pious and diligently attended the preaching of the best preachers. He wrote these sermons according to his method, and he had several volumes of them.

He also harbored a great deal of craving for politics, perhaps even too much for his social position. I recently got into my hands in London a meeting of all the most important political pamphlets on various issues, which he compiled in the period 1641-1717. Many volumes, as is evident from the numbering, are lacking, but still there are eight volumes of infolio and twenty in four and four octaves. They fell into the hands of an old bookseller who bought them, knowing my name, and brought them to me. Apparently, my uncle left them here when he went to America fifty years ago. I found a number of his marks on the fields. His grandson, Samuel Franklin, still lives in Boston.

Our ignorant family soon joined the Reformation. Our ancestors remained Protestants during the reign of Queen Mary, when they were sometimes in danger because of their speeches against the papists. They had an English Bible and, in order to safely hide it in a safe place, it was attached with a braid under the upholstery of a folding chair. When my great-great-grandfather wanted to read it to his family, he would turn over a folding chair on his lap, and then leaf through the pages under the tape. One of the children always stood at the door to give a sign as the bailiff approached, who was an official of the clerical court. Then the chair was turned over and set on its legs, and the Bible, as before, remained in its shelter. My uncle Benjamin told me about it. The whole family continued to be in the bosom of the Anglican Church until about the end of the reign of Charles II, when some clergymen were expelled for disobeying the charters of the Anglican church and for organizing secret religious meetings in Northampton. My uncle Benjamin and my father Josiah joined them and remained faithful to them for the rest of their lives. The rest of the family remained in the Episcopal Church.

My father married in his youth and moved his wife and three children to New England around 1685. By this time, secret religious meetings were prohibited by law, and they were often dispersed, so some of his influential acquaintances decided to move to this country; and he was persuaded to go with them where, as they expected, they could practice their religion unhindered. From the same wife, my father gave birth to four more children there, and from the second wife ten more, and only seventeen, of whom I often saw thirteen at the same time sitting at the table, and they all came of age and were married. I was the youngest son and the youngest of all children, except for two daughters. I was born in Boston, in New England. My mother, second wife, was Abia Folger, daughter of Peter Folger, one of the first settlers of New England, whom Cotton Mezer respectfully mentions in his church history of this country, entitled “Magnalia Christi Americana”, as a “righteous and learned Englishman” if he doesn’t change me. I heard that he wrote a few small poems for the occasion, but only one of them was printed, and I read it many years later. This poem was written in 1675 by an acquaintance of the size in the spirit of that era and addressed to those who were then in power there. It asserts freedom of conscience, and the author here speaks on behalf of the Anabaptists, Quakers, and