Френки - Шоу все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

" - Ты задыхаешься, когда рассказываешь о своей жене, - язвительно укорил гусар своего друга и однополчанина.
- Я... Я сейчас вызову тебя на дуэль и пристрелю, если тоже не начнешь, - хмуро предупредил тот.
- Чего не начну? - растерялся гусар.
- Задыхаться, дурак! - разрядил в него свой пистолет оскорбленный муж. " - Мемуары полковника кавалерии Великолукского.

Разворочили нам жизнь годы советские. Как и бури столетий лес разворочили. И хоть вспоминаем только хорошее, то и дело кулаком в стену садануть хочется... с придыханием... Методички недобросовестно составлялись, напутали с любовью где-то в самом начале, с половой жизнью ясность не внесли. Потому столько одиноких мужчин и женщин…
Не легко прожить большую часть жизни в уверенности, что главное в любви – гигиена и профилактика нервных заболеваний, а потом сообразить, что без семьи – нет общей картины. Не жизнь… Шаблон для кредитного резюме, хотя в быту, спора нет – удобнее. А обосновать с точки зрения удобства семейную жизнь – нельзя! Семья – это неудобно. Это череда требований на пустом месте с подпиской о невыезде. Но альтернатива – только монастырь. Тоже люди живут, не самые грешные. Мало того, к этому дар Божий имеющие – жить наедине с собой. Но кого Господь несподобил – тому жениться. Искать созвучную душу, найти, срезонировать и жениться.
Лично моя партитура выглядела так: году этак в 1992 вышел я на заре из модного ночного клуба в районе станции метро «Университет» и лицом к лицу столкнулся с семьёй. Молодой отец семейства, супруга и двое детей направлялись к лесу с лыжами наперевес. Отец на ходу говорил сонным домочадцам: -Три круга к роднику и назад иначе к утренней почте не успеем. Милый, - возражала ему вороженькая супруга, - мы в 7 утра вышли, 40 кругов до 11 сделать успеем. Будильник нужно проверять до завтрака.

Приветствую вас, дамы и господа, как известно истинная страсть лишена жалости – жалость мешает уважать равных, или ещё более сокрушительно – нет истин крупного стиля, которые были бы открыты при помощи лести и смирения, нет тайн, готовых доверчиво совлечь с себя покров, и только насилием, силой и неумолимость можно вырвать у природы её заветные тайны. И как всегда интересно из кого всё это безумное великолепие, верно?
Итак, дамы и господа, я рождаюсь в середине октября, в самом конце XIX века. Мой отец простой бухгалтер, человек крайне дисциплинированный и предельно набожный, очень надеется, что я стану священником Римской католической церкви, я же с детства мечтаю о писательской карьере, и после окончания гимназии уже концентрируюсь на изучении, так называемых, гуманитарных наук. Примерно в это же время начинается Первая мировая война, и, обуреваемый мощным романтическим позывом, я всем сердцем стремлюсь на фронт, но военная комиссия признаёт меня негодным к армейской службе, что очень больно задевает моё самолюбие, и отец уже застаёт меня, как вы видите, беспомощно рыдающим над клавиатурой моего фортепиано, и на его слова: «Это Бог тебя хранит, сынок, восприми это как дар», я взвинчиваюсь маленькой фурией и расстреливаю отца искромётной тирадой, что для меня нет большего позора и унижения, чем отсиживаться под юбкой у Бога, когда Родине требуются храбрые и преданные солдаты. И вот с 1917 по 1921 года я уже учусь в университетах Фрайбурга, Бонна, Вюрцбурга, Кёльна, Мюнхена, Гейдельберга. Яростно изучаю философию, германистику, историю, мировую литературу, с особым восхищением посещаю театры – этот мир невероятно увлекает меня, и вот в Гейдельбергском университете я уже защищаю диссертацию по романтической немецкой драме, к этому времени я уже оббиваю пороги всех возможных театров, но мои избыточно-сентиментальные героическо-возвышенные пьесы отвергнуты всеми директорами труп. И куда прикажите идти с моим неутоленным эпическим чувством? И вот примерно с 1924 года я уже главный редактор газеты «Народная свобода», на страницах которой, воодушевленный творениями великого Достоевского, которым просто не могу надышаться, яростно выступаю против национал-социализма, что уже формируется в недрах немецкой послевоенной депрессии, разрухи и голода. Однако к 1925 году мои политические взгляды начинают претерпевать неумолимую трансформацию, к 1926 в моей одинокой глубоко-восторженной груди уже поселяется некое сияющие божество, что мощным сокрушительным ударом уже высекает из гранита моего сердца те самые искры, что являют миру, как вы увидите, ярчайший образец сверхизобретательного манипулятора зрительским восприятием. Следует отметить, что начинать мне приходится с очень не простой задачи, мне предстоит захватить внимание и превратить в безвольно-управляемый объект довольно образованного зрителя.
Итак, дамы и господа, как известно манипуляция сознанием – это не насилие, это соблазн, и кое-кто из современных исследователей говорит даже, что соблазну этому можно сопротивляться, то есть, если человек усомниться, упрётся, защитит свою духовную программу, он жертвой манипуляции может и не стать. Но что делать, если человек даже не замечает, что в его сознание с помощью, так называемого, информационного шума уже внедряются все необходимые вирусы?
Итак, к 1928 году я уже главный редактор одной газеты – основного рупора продвинутой философии национал-социализма, и на многочисленных митингах и демонстрациях затянутый в длинный, не по размеру, кожаный плащ, я звонко-лающим взрывным, словно разрывающим материю безжалостным рывком, голосом уже крою сарказмом и откровенными оскорблениями несостоятельное городское правительство, привлекая к себе широчайшее внимание, утомлённых бесконечной бедностью и невзгодами, масс. Глаза мои горят как два раскалённых угля, руки пляшут виртуозно-экспресивный танец, какому позавидует любой профессиональный лицедей, голос тросирующими пулями свистит над притихшей площадью: «Да! Мы называем себя националистами! Потому что видим в нации единственную возможность защитить наши жизнено-необходимые и

Приветствую вас, дамы и господа, как известно истинная страсть лишена жалости – жалость мешает уважать равных, или ещё более сокрушительно – нет истин крупного стиля, которые были бы открыты при помощи лести и смирения, нет тайн, готовых доверчиво совлечь с себя покров, и только насилием, силой и неумолимость можно вырвать у природы её заветные тайны. И как всегда интересно из кого всё это безумное великолепие, верно?
Итак, дамы и господа, я рождаюсь в середине октября, в самом конце XIX века. Мой отец простой бухгалтер, человек крайне дисциплинированный и предельно набожный, очень надеется, что я стану священником Римской католической церкви, я же с детства мечтаю о писательской карьере, и после окончания гимназии уже концентрируюсь на изучении, так называемых, гуманитарных наук. Примерно в это же время начинается Первая мировая война, и, обуреваемый мощным романтическим позывом, я всем сердцем стремлюсь на фронт, но военная комиссия признаёт меня негодным к армейской службе, что очень больно задевает моё самолюбие, и отец уже застаёт меня, как вы видите, беспомощно рыдающим над клавиатурой моего фортепиано, и на его слова: «Это Бог тебя хранит, сынок, восприми это как дар», я взвинчиваюсь маленькой фурией и расстреливаю отца искромётной тирадой, что для меня нет большего позора и унижения, чем отсиживаться под юбкой у Бога, когда Родине требуются храбрые и преданные солдаты. И вот с 1917 по 1921 года я уже учусь в университетах Фрайбурга, Бонна, Вюрцбурга, Кёльна, Мюнхена, Гейдельберга. Яростно изучаю философию, германистику, историю, мировую литературу, с особым восхищением посещаю театры – этот мир невероятно увлекает меня, и вот в Гейдельбергском университете я уже защищаю диссертацию по романтической немецкой драме, к этому времени я уже оббиваю пороги всех возможных театров, но мои избыточно-сентиментальные героическо-возвышенные пьесы отвергнуты всеми директорами труп. И куда прикажите идти с моим неутоленным эпическим чувством? И вот примерно с 1924 года я уже главный редактор газеты «Народная свобода», на страницах которой, воодушевленный творениями великого Достоевского, которым просто не могу надышаться, яростно выступаю против национал-социализма, что уже формируется в недрах немецкой послевоенной депрессии, разрухи и голода. Однако к 1925 году мои политические взгляды начинают претерпевать неумолимую трансформацию, к 1926 в моей одинокой глубоко-восторженной груди уже поселяется некое сияющие божество, что мощным сокрушительным ударом уже высекает из гранита моего сердца те самые искры, что являют миру, как вы увидите, ярчайший образец сверхизобретательного манипулятора зрительским восприятием. Следует отметить, что начинать мне приходится с очень не простой задачи, мне предстоит захватить внимание и превратить в безвольно-управляемый объект довольно образованного зрителя.
Итак, дамы и господа, как известно манипуляция сознанием – это не насилие, это соблазн, и кое-кто из современных исследователей говорит даже, что соблазну этому можно сопротивляться, то есть, если человек усомниться, упрётся, защитит свою духовную программу, он жертвой манипуляции может и не стать. Но что делать, если человек даже не замечает, что в его сознание с помощью, так называемого, информационного шума уже внедряются все необходимые вирусы?
Итак, к 1928 году я уже главный редактор одной газеты – основного рупора продвинутой философии национал-социализма, и на многочисленных митингах и демонстрациях затянутый в длинный, не по размеру, кожаный плащ, я звонко-лающим взрывным, словно разрывающим материю безжалостным рывком, голосом уже крою сарказмом и откровенными оскорблениями несостоятельное городское правительство, привлекая к себе широчайшее внимание, утомлённых бесконечной бедностью и невзгодами, масс. Глаза мои горят как два раскалённых угля, руки пляшут виртуозно-экспресивный танец, какому позавидует любой профессиональный лицедей, голос тросирующими пулями свистит над притихшей площадью: «Да! Мы называем себя националистами! Потому что видим в нации единственную возможность защитить наши жизнено-необходимые и

Сегодня я яркий и более чем экстравагантный парень, миф и реальность больного воображения. Человек с огромной, более чем несокрушимой харизмой. И кто-то из аналитиков говорит даже, что я сегодня - ваше собственное подсознание, ваш внутренний мир, что за частую скрывается под маской общепринятого поведения, образ ваших собственных нереализованных желаний. Каковых накопилось больше меры, и которых уже просто невозможно удержать внутри. Вот он вы, что уже стоите перед зеркалом, и видите в зеркале меня - стопроцентного антигероя, по сути воплощение зла в розовых очках и шубе из искусственного меха. Ваше отражение уже говорит вам из зеркала:

< Ты, внебрачный ребёнок, урезанный историей, взращенный телевидением с верой в то, что однажды станешь миллионером/кинозвездой/суперменом. но ты не станешь ни первым, ни вторым, ни третьим. Ты просто жалкий потребитель, жалких идей, одержимый внешней атрибутикой и так называемого "преуспевания". Тебя волнуют только знаменитости, скандалы, телевизор, 100500 каналов и чьё имя на бирке твоих трусов..

Внутри же ни капли великих идей, ни чувства великой депрессии, что ты вылупился на меня? Стой там, слушай сюда. Ты должен понять, что Богу ты не нравишься, он больше не хочет тебя такого. Но не это самое страшное.

Знаешь, для чего в самолётах нужны кислородные маски, нет? Совсем не для того, чтобы дышать, кислород опьяняет. А в катастрофических ситуациях люди впадают в панику и бешено начинают глотать воздух, как вдруг эйфория, покой, ты смиряешься с судьбой и у тебя на лице уже стопроцентное умиротворение, как у коров в Индии. Ну, согласитесь, более чем интересная идея, верно? И почему бы прямо сейчас не проснуться совершенно другим человеком? Каждое услышанное вами сегодня бесполезное слово отнимает ровно секунду жизни, обратите на это пожалуйста внимание. И вам что, до такой степени нечего делать, ваша жизнь, что, настолько пуста? Зачем вы читаете всё, что должны прочитать? Зачем вы думаете обо всём, о чём должны подумать? Зачем покупаете всё, что приподносится вам как необходимое?