Александр Матюхин все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре - фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале

Время, ты не запятнано.
Поглощённые Летою,
Оживают распятые,
Умирают воспетые.

Колокольные звоны
Память прочили вечную...
Вспоминаем казнённых,

Нет, никогда печальной тайны
Перед тобой
Не обнажу я, ни случайно,
Ни с мыслью злой...
Наш путь иной... Любить и верить -
Судьба твоя;
Я не таков, и лицемерить
Не создан я.

Б.Окуджаве

Черный ворон, белый снег.
Наша русская картина.
И горит в снегу рябина
Ярче прочих дальних вех.

Черный ельник, белый дым.

Ах, Родина! Грядущее в тумане —
И предано, и продано за грош.
Остался серый сон воспоминаний:
Неясный страх, непобедимый вождь,

Очарование державной брани,
Решительности утренняя дрожь.
“Столичной” водки — граммов сто в стакане...

ар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,

Не спрашивай, зачем унылой думой
Среди забав я часто омрачен,
Зачем на все подъемлю взор угрюмый,
Зачем не мил мне сладкой жизни сон;

Не спрашивай, зачем душой остылой
Я разлюбил веселую любовь
И никого не называю милой —

Нет, нет, не должен я, не смею, не могу
Волнениям любви безумно предаваться;
Спокойствие мое я строго берегу
И сердцу не даю пылать и забываться;
Нет, полно мне любить; но почему ж порой
Не погружуся я в минутное мечтанье,
Когда нечаянно пройдет передо мной
Младое, чистое, небесное созданье,

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!

О, как милее ты, смиренница моя!

В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать.

Бегут меняясь наши лета,
Меняя всё, меняя нас,

Редеет облаков летучая гряда.
Звезда печальная, вечерняя звезда!
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины.
Люблю твой слабый свет в небесной вышине;
Он думы разбудил, уснувшие во мне:
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где всё для сердца мило,

В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,
Поет над розою восточный соловей.
Но роза милая не чувствует, не внемлет,
И под влюбленный гимн колеблется и дремлет.
Не так ли ты поешь для хладной красоты?
Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты?
Она не слушает, не чувствует поэта;
Глядишь, она цветет; взываешь — нет ответа.

Пустое вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с нее нет силы;
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!

Ель рукавом мне тропинку завесила.
Ветер. В лесу одному
Шумно, и жутко, и грустно, и весело,-
Я ничего не пойму.

Ветер. Кругом все гудёт и колышется,
Листья кружатся у ног.
Чу, там вдали неожиданно слышится

Какая-то площадь, оркестр духовой,
пришедшие с фронта солдаты,
распаренных танцами и духотой
уводят их жены куда-то.
И только один остается в кругу,
без женщины, с костылями,
под музыку – слезы сдержать не могу –
он вальс в полутьме ковыляет.

Хочется доброй спокойной любви
в пахнущей теплым печеньем квартире,
в прочном, поросшем деревьями мире,
не замышляющем день на крови.
Хочется сильной открытой строки
жизнь объяснившей и тронувшей душу,
В генах хранимое, рвется наружу
прикосновенье детской руки.

Снег прошёл, дождь прошёл, год прошёл.
Мы над жизнью ломаем головы,
Ждём мечту свою, ждём весну свою.
Всё по-старому, всё по-новому.

Мы чуть-чуть грустим и опять спешим,
Снова встречи, за ними проводы,
Снег прошёл, дождь прошёл, год прошёл -

Ослепителен бал от улыбок, колье и медалей,
Только скрипка грустит, и её утешает фагот,
И средь бала судьба безмятежное имя Наталья,
Словно голос с хоров, заговорщицки произнесёт.
Что за дикий соблазн называть её робко невестой,
Повторять про себя, как молитву, ночной монолог:
"О, Мадонна моя, ты мой ангел небесный.
Да храни тебя Бог. Да храни тебя Бог."

Плыли по небу тучки.
Тучек - четыре штучки:

от первой до третьей - люди,
четвёртая была верблюдик.

К ним, любопытством объятая,
по дороге пристала пятая,

Все окна открыв, опустив занавески,
ты в зале роялю сказала: живи!
Как легкие крылья во мраке и блеске,
задвигались руки твои.

Под левой -- мольба зазвенела несмело,
под правою -- отклик волнисто возник,
за клавишем клавиш, то черный, то белый,

Бедный друг, истомил тебя путь,
Темен взор, и венок твой измят.
Ты войди же ко мне отдохнуть.
Потускнел, догорая, закат.

Где была и откуда идешь,
Бедный друг, не спрошу я, любя;
Только имя мое назовешь -

Все мы в чем-то виноваты,
И за это день за днем
Старый Рок, Судьба и Фатум
Судят всех своим судом.

Дарят горькие сюрпризы,
Шлют нам тысячи невзгод,
И хотят, чтоб маслом книзу

Николай Рубцов

Выпал снег —
и все забылось,
Чем душа была полна!
Сердце проще вдруг забилось,
Словно выпил я вина.

ICH GROLLE NIGHT

Ich grolle nicht, und wenn das Herz auch bricht,
Ewig verlorene Liebe! Ich grolle nicht.
Wie du auch strahlst in Diamantenpracht
Es fällt kein Strahl in deines Herzens Nacht.

Das weiß ich längst. Ich sah dich ja im Traum,

Все образует в жизни круг --
Слиянье уст, пожатье рук.
Закату вслед встает восход,
Роняет осень зрелый плод.
Танцуем легкий танец мы,
При свете ламп -- не видим тьмы.
Равно -- лужайка иль паркет --
Танцуй, монах, танцуй, поэт.

Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.

Он шел все прямо и вперед
И все вперед глядел.

Поцелуи наши - бабочки -
невесомы и нежны.
Не любовники - обманщики -
мы друг другу не нужны.

И куда бы мы ни ехали -
никуда не попадем.
Ради счастья, ради смеха ли -

ОНА

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,
Что говорит не с чувствами - с душой;
Есть что-то в ней над сердцем самовластней
Земной любви и прелести земной.

Как сладкое душе воспоминанье,

Мне дарили георгины,
и люпины, и жасмины,
апельсины и маслины
(прямо в банках жестяных).
Это было наважденье
или просто День рожденья,
вычитанье и сложенье
лет, котлет и мух на них.

ЖИЛ АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕВИЧ
Жил Александр Герцевич -
Еврейский музыкант,
Он Шуберта наверчивал,
Как чистый бриллиант.
И всласть с утра до вечера,
Заученную в хруст,
Одну сонату вечную

Нависнет ли пламенный зной
Иль, пенясь, расходятся волны,
Два паруса лодки одной,
Одним и дыханьем мы полны.

Нам буря желанья слила,
Мы свиты безумными снами,
Но молча судьба между нами

Веселый Мехико-Сити.
Жизнь течет, как текила.
Вы в харчевне сидите.
Официфнтка забыла

о вас и вашем омлете,
заболтавшись с брюнетом.
Впрочем, как все на свете.

Родила тебя в пустыне
я не зря.
Потому что нет в помине
в ней царя.

В ней искать тебя напрасно.
В ней зимой

Не важно, что было вокруг, и не важно,
о чем там пурга завывала протяжно,
что тесно им было в пастушьей квартире,
что места другого им не было в мире.

Во-первых, они были вместе. Второе,
и главное, что их было трое,
и всё. что творилось, варилось, дарилось

Холуй трясется. Раб хохочет.
Палач свою секиру точит.
Тиран кромсает каплуна.
Сверкает зимняя луна.

Се вид Отечества, гравюра.
На лежаке — Солдат и Дура.
Старуха чешет мертвый бок.

Беру твою руку и долго смотрю на нее,
Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:
Вот в этой руке - все твое бытие,
Я всю тебя чувствую - душу и тело.

Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?
Но ангел мятежный, весь буря и пламя,
Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,

Русь великая, Русь дремучая,
Ты и любишь так, словно мучаешь -
Ноги стражников и острожников
Зацелованы подорожником.

Но над пропастью, или в пропасти,
Мужики не мрут здесь от робости -
Хоть с метелями зло метелятся,

Веселый ангел миражи
Рисует гвоздиком.
Комета небо сторожит,
Виляя хвостиком.
Там у галактик рукава
С каймою вышитой,
А тут по маковку трава –
Куда уж выше-то!

Стежка дорожная, снежная, санная,
Вдаль убегает, звеня,
Где моя милая, нежная самая,
Ждет не дождется меня.
В маленьком домике с желтою лампою
Дверь приоткрыта в сенцах.
Старые ели тяжелыми лапами
Снег обметают с крыльца.

Тихой сапою с неба скатилась звезда.
И, как слоник на пыльном комоде,
Я неспешно шагаю не знамо куда -
Неказист, неуклюж, старомоден.

А на том берегу беспробудного сна,
Где не велено петь коростелям,
Уж и баньку помыли, и печь докрасна

И листва облетела
и шуршит в тишине.
Никакого предела
не положено мне!

Только слово таится,
чтоб слететь с языка –
И взлетевшая птица

Так хотелось повеселиться,
на печали закрыть глаза,
Ведь поет за окошком птица,
поднимается в небеса.

И цветут за окошком вишни.
Мой зеленый, мой белый сад,
ты печали мои простишь мне,

Мы все таим в душе свой мир необычайный,
Где сказка и любовь сплетаются в одно,
Где счастье не дивит нас, словно гость случайный,
Тот мир, где быть царем невольнику дано.
Все то, что попрано насмешкою людской,
В тот мир перенесли мы грустною рукой.

Как светел этот край, заветный наш алмаз!

Черные ризы... Тихое пенье...

Ласковый отблеск алых лампад...

Боже всесильный! Дай мне терпенья:

Борются в сердце небо и ад...

Из опасных глаз твоих, глаз сухих,
не напрасен взгляд, взгляд-огонь.

Три десятка букв твоей азбуки –
горсть, закинутая в ладонь.

Я из букв сплету веток-строчек жгут,
на две дали страницу деля.

В простор страны заресничной
уходим рука к руке,
на быстром, летучем, птичьем
легко говорим языке.

Уводимся в высь не по чину -
в страну без земных прикрас,
ангел со звездной лучиной

Каждого ждет воздаянье по вере.
В мире неясно, темно и сыро.
Слово рождается в яслях, в пещере,
правит страною какой-нибудь Ирод.

И пробираются по примете
маги-волхвы, по сердца дрожи,
к свету, который во тьме лишь светит,

Молитвою твоей защищена
от пустоты – от троп безвестных ада...
Слов бестелесных немощна стена –
для сети-смерти – нет живей преграды...

Нет скорбнее и проще рубежа –
чем створки рук, восставших для полета...
Воронка раны все еще свежа

Невзгоды клин продлим забвенья клином...
Привычные – не ждем, не pопщем,
друг друга кличем в былях тополиных,
в проталинах осеpебpенной pощи,

той, что в подпалинах земли ожившей,
уходит в даль, сопpовождаясь птичьим
высоким гласом... Рощи, обнажившей

Причитала, шепча, говорила с тобой,
чтоб строфы сырой серпантин
торопил крутой пропадать тропой,
где б крылом сокрыл серафим –
восходящих всех колеею слёз...
Где березов Троицын шест,
где алтарный путь пролагает Христос,
осеняющий медля жест,

В самой дальней сторожке
Золушка жарит картошку,
вечный – в печке огонь...
Фея берет осторожно
Золушкину ладонь.

Крошка надеждой согрета –
тыква вместо кареты,

Слов твоих пало бремя –
стрелочка отклонилась,
остановилось время,
время – остановилось...
Слова сверкнула дверца ,
вскрикнула, затворилась...
Остановилось сердце,
сердце – остановилось...

Ты вернёшься, молчанием полный –
чья победа и чья тишина,
чем закончилась эта война –
Одиссей мой далёкий, не помню.

Мы – причастники, участь такая...
Вестью раннею разум изрань,
ожиданья туманную ткань

Любовь твоя жаждет так много,
Рыдая, прося, упрекая...
Люби его молча и строго,
Люби его, медленно тая.
Свети ему пламенем белым —
Бездымно, безгрустно, безвольно.
Люби его радостно телом,
А сердцем люби его больно.

Солнце за тучей.
Ветер негрубый.
Сад мой задумчив.
Лето на убыль.

Сад мой вишнёвый,
Дом мой усталый.
Жизни бы новой.

Без вас — хочу сказать вам много,
При вас — я слушать вас хочу:
Но молча вы глядите строго,
И я, в смущении, молчу!
Что делать? — речью безыскусной
Ваш ум занять мне не дано…
Всё это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно.

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит…
Увы! он счастия не ищет,
И не от счастия бежит!

В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на чёрной скале.

В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,

За всё, за всё тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слёз, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей;
За жар души, растраченный в пустыне,
За всё, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
Недолго я ещё благодарил.

Когда волнуется желтеющая нива ,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый

Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит её рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни тёмной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю – за что, не знаю сам –
Её степей холодное молчанье,

Она была прекрасна, как мечта
Ребенка под светилом южных стран;
Кто объяснит, что значит красота:
Грудь полная иль стройный гибкий стан
Или большие очи? - но порой
Все это не зовем мы красотой:
Уста без слов - любить никто не мог;
Взор без огня - без запаха цветок! -

Поцелуями прежде считал
Я счастливую жизнь свою,
Но теперь я от счастья устал,
Но теперь никого не люблю.

И слезами когда-то считал
Я мятежную жизнь мою,
Но тогда я любил и желал,

Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.

Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? Злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?

ВАШ НЕЖНЫЙ РОТ - СПЛОШНОЕ ЦЕЛОВАНЬЕ

Ваш нежный рот — сплошное целованье...
— И это всё, и я совсем как нищий.
Кто я теперь? — Единая? — Нет, тыща!
Завоеватель? — Нет, завоеванье!

Любовь ли это — или любованье,

Ваш нежный рот — сплошное целованье...
— И это всё, и я совсем как нищий.
Кто я теперь? — Единая? — Нет, тыща!
Завоеватель? — Нет, завоеванье!

Любовь ли это — или любованье,
Пера причуда — иль первопричина,
Томленье ли по ангельскому чину —

Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может — пьют вино,
Может — так сидят.
Или просто — рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,-
Всё жаворонки нынче - вороны!

Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны .
- Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! -
Сказать еще? - Златого утра краше!
Сказать еще? - Один во всей вселенной!
Самой Любви младой военнопленный,
Рукой Челлини ваянная чаша.

Друг, разрешите мне на лад старинный

Дно - оврага.
Ночь - корягой
Шарящая. Встряски хвой.

Клятв - не надо.
Ляг - и лягу.
Ты бродягой стал со мной.

Клонится , клонится лоб тяжелый ,
Колосом клонится , ждет жнеца.
Друг! Равнодушье - дурная школа!
Ожесточает оно сердца.

Жнец - милосерден: сожнет и свяжет,
Поле опять прорастет травой...
А равнодушного - Бог накажет!

Кто создан из камня, кто создан из глины,-
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти -
Тем гроб и нагробные плиты...
- В купели морской крещена - и в полете

Легкомыслие!- Милый грех,
Милый спутник и враг мой милый!
Ты в глаза мне вбрызнул смех,
и мазурку мне вбрызнул в жилы.

Научив не хранить кольца,-
с кем бы Жизнь меня ни венчала!
Начинать наугад с конца,

Новый год я встретила одна.
Я, богатая, была бедна,
Я, крылатая, была проклятой.
Где-то было много - много сжатых
Рук - и много старого вина.
А крылатая была - проклятой!
А единая была - одна!
Как луна - одна, в глазу окна.

О путях твоих пытать не буду,
Милая! - ведь все сбылось.
Я был бос, а ты меня обула
Ливнями волос -
И - слез.

Не спрошу тебя, какой ценою
Эти куплены масла.

Осыпались листья над Вашей могилой,
И пахнет зимой.
Послушайте, мертвый, послушайте, милый:
Вы все-таки мой.

Смеетесь! - В блаженной крылатке
дорожной!
Луна высока.

По холмам - круглым и смуглым,
Под лучом - сильным и пыльным,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - рдяным и рваным.

По пескам - жадным и ржавым,
Под лучом - жгучим и пьющим,
Сапожком - робким и кротким -

Полюбил богатый - бедную,
Полюбил ученый - глупую,
Полюбил румяный - бледную,
Полюбил хороший - вредную:
Золотой - полушку медную.

- Где, купец, твое роскошество?
"Во дырявом во лукошечке!"

Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!
Живу — никто не нужен!
Взошел — ночей не сплю.
Согреть чужому ужин —
Жилье свое спалю!

Пусть не помнят юные
О согбенной старости.
Пусть не помнят старые
О блаженной юности.

Всё уносят волны.
Море — не твое.
На людские головы

Рано ещё - не быть.
Рано ещё не жечь.
Нежный жестокий бич
Потусторонних встреч.

Как глубоко ни льни
Неба бездонный чан...
Вот о такой любви...

Залатаю дыру
На Вселенной я.
Boт и ночь полнолунно-светла...
Залатаю, чтоб
Драгоценная
Наша жизнь в неё не утекла.

Не из шерсти и жил

Встали наши часы. Дрогнув, маятник кончил качание.
Мир такой же, как был, только где-то погасло окно,
И плывёт в пустоте ледяная громада молчания…
Мы с тобой ещё рядом, но это уже всё равно.

Низко тучи висят неподвижными чёрными арками.
Ну, иди же, иди… Я обратно тебя не зову.
В ночь, как эта, из нор выползают грифоны и гарпии,

Женщина руки свои раскрывала
В медленном, плавном невероятье.
Нет, это были ещё не объятья.
Женщина руки свои раскрывала.

Будто одна, но прекрасная нота,
Будто задумчивость и ожиданье,
Будто волна на изгибе полёта,

Город полон шуршаньем листвы и шагов
И тенями богов и людей.
Это – город начал, это – память веков
В циферблатах его площадей.

Неразрушенный Храм тут – за каждым углом.
Поверни, загляни – он возник
Там, где музыку веры – Давидов псалом –

Осыпаются года и ржавеют даты.
Времена, как поезда, мчатся всё быcтрей.
И всё крепче спят в земле мёртвые солдаты,
И всё реже мы зовём мёртвых матерей.

В те же игры с нами жизнь – в салки или в прятки –
Всё играет, не спросясь, – а хотим ли мы?...
И, хрипя, спешим-бежим на шестом десятке

Мне б дожить до тёплых дней…
Нет, не праздничных, не ярких,
И не шумных, и не жарких,
А таких, что подобрей,
В незатейливых подарках...
Мне б дожить до тёплых дней.

Мне б дожить до тишины,

Мужикам одиноким, затеявшим жизнеустройство,
Я скажу, что от жён лишь томление и беспокойство.
Им бы только ходить в магазины да к нужным знакомым
И стервозность оправдывать предменструальным синдромом.

Нет, сначала всё в кайф! После начались метаморфозы…
Чуть не так, чуть не то – сразу крики, упрёки и слёзы:
Улестил, соблазнил, поселил в обстановке убогой!

Жизнь, как мячик, кидаю – лови! –
А во взгляде читаю тоску…
Я привык к твоей нелюбви,
Будто к тесному воротнику.

И возьму я руки твои,
И безволию их удивлюсь.
Так привык я к твоей нелюбви,

В даль, где в розовой и фиолетовой мгле
Зажигает зарницы гроза,
Сквозь нерусскую водку в литом хрустале
Ты глядишь, чуть сужая глаза.

Средиземное море. Декабрьский вид.
Мокрый пирс и чужой небосвод.
И лохматая пальма под ветром гудит,

Да здравствует глупость! Пока есть дурак,
Тупой, как бетонная стенка,
Таланту с умом не опасны никак
Уценка и недооценка.

Да здравствует подлость! Чтоб вас не могли
Купить и продать по дешёвке,
Все честные дети мамаши Земли,

Хоть его Всевышним называю,
Хоть за Hим – на небо и на дно,
Хоть боюсь, молюсь и уповаю,
Но постичь Его мне не дано…

Дни мои в заботах и тревоге.
Мне ли в сферы гибельные лезть?
Но порой я думаю о Боге,

Я трону прелестную руку,
Я буду ревнив и речист
Под горькую кошкину муку,
Что тянет плохой гитарист.

Сомнителен шик ресторана.
Зеркальные блики и мгла…
Капризом случайным и странным

Яблоко падает спелое.
В гавани спят корабли.
Будто бы облако белое,
Имя растает вдали.

Ветка под ветром качается,
Воспоминаний метель…
Что-то всё время кончается –

Волну разрезая упрямо,
Любовный кораблик плывёт…
Нам кофе, пахучий и пряный,
Усталый толстяк подаёт.

Под ветром трещит занавеска,
И кофе пьянее вина,
И позднее солнце без блеска

А хлеб сегодня дорог,
и дорог сыр и творог,
не взять за рубль сорок
ни круп, ни молока.
В цене - собачья плошка,
петрушка и картошка,
а жизнь твоя, ветошка,
не стоит медяка.

Лимон вовсю трезвонил,
Лимон вовсю трезвонил,
Что как его ни жми,
Останется лимонье,
Останется лимонье,
Лимонье будет жить.

Прищуриваясь хитро,

Я встретил Вас впервые в Судаке,
И образ Ваш забуду я едва ли:
Держали Вы стакан вина в руке
И в море безмятежное плевали.

Потом я Вас увидел на скале,
И тоже позабуду Вас едва ли:
Вы, от вина изрядно захмелев,

Я проживу недолго
И, может быть, без толку.
Я сам не рад, что я такой –
Ни палка и ни елка.

Меня любили часто.
И не любили часто.
Я сам не рад, что я такой

Я пленен, я очарован,
Ненаглядная, тобой,
Я навек к тебе прикован
Цепью страсти роковой.
Я твой раб, моя царица!
Всё несу к твоим ногам,
Без тебя мне мир темница.
О, внемли моим словам:

Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю - и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.

Все очнется в памяти невольно,
Отзовется в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,

Стоит изба, дымя трубой,
Живет в избе старик рябой,
Живет за окнами с резьбой
Старуха, гордая собой,
И крепко, крепко в свой предел -
Вдали от всех вселенских дел -
Вросла избушка за бугром
Со всем семейством и добром!

Гость молчит, и я — ни слова!
Только руки говорят.
По своим стаканам снова
Разливаем все подряд.

Красным, белым и зеленым
Мы поддерживаем жизнь.
Взгляд блуждает по иконам,

Давай, земля,
Немножко отдохнем
От важных дел,
От шумных путешествий!
Трава звенит?
Волна лениво плещет,
Зенит пылает
Солнечным огнем!

В краю, где по дебрям, по рекам
Метелица свищет кругом,
Стоял, запорошенный снегом,
Бревенчатый низенький дом.

Я помню, как звезды светили,
Скрипел за окошком плетень,
И стаями волки бродили

Ветер под окошками, тихий, как мечтание,
А за огородами, в сумерках полей
Крики перепелок, ранних звезд мерцание,
Ржание стреноженных молодых коней.

К табуну с уздечкою выбегу из мрака я,
Самого горячего выберу коня,
И по травам скошенным, удилами звякая,

Пел солист красивым баритоном,
Джаз играл волнующий фокстрот.
Я в углу беседовал с пижоном,
Сунув сигарету в рот.
Голову склонив довольно низко,
Я не видел посторонних лиц.
Но внезапно чей-то близко-близко
Жаркий взгляд сверкнул из-под ресниц.

Смерть приближалась, приближалась,
Совсем приблизилась уже, -
Старушка к старику прижалась,
И просветлело на душе!

Легко, легко, как дух весенний,
Жизнь пролетела перед ней,
Ручьи казались, воскресенье,

Моя родина милая,
Свет вечерний погас.
Плачет речка унылая
В этот сумрачный час.
Огоньки запоздалые
К сердцу тихому льнут.
Детки (...) малые
Все никак не уснут.

Мы сваливать не вправе
Вину свою на жизнь.
Кто едет, тот и правит,
Поехал, так держись!
Я повода оставил.
Смотрю другим вослед.
Сам ехал бы и правил,
Да мне дороги нет...

Не подберу сейчас такого слова,
Чтоб стало ясно всё в один момент,
Но не забуду Кольку Белякова
И колькин музыкальный инструмент.

Сурова жизнь, сильны ее удары,
Но я люблю, когда взгрустнется вдруг
Подолгу слушать, музыку гитары,

ПО ВЕЧЕРАМ

С моста идет дорога в гору.
А на горе - какая грусть!-
Лежат развалины собора,
Как будто спит былая Русь.

Былая Русь! Не в те ли годы

Когда за окном
потемнело,
Он тихо потребовал спички
И лампу зажег неумело,
Ругая жену по привычке.
И вновь колдовал
над стаканом,
Над водкой своей, с нетерпеньем...

Заяц в лес бежал по лугу,
Я из лесу шел домой, -
Бедный заяц с перепугу
Так и сел передо мной!

Так и обмер, бестолковый,
Но, конечно, в тот же миг
Поскакал в лесок сосновый,

Хотя проклинает проезжий
Дороги моих побережий,
Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу!

Бывает, что пыльный мальчишка
За гостем приезжим по следу
В дорогу торопится слишком:

Сапоги мои - скрип да скрип
Под березою,
Сапоги мои - скрип да скрип
Под осиною,
И под каждой березой - гриб,
Подберезовик,
И под каждой осиной - гриб,
Подосиновик!

Я вспоминаю, сердцем посветлев,
Какой я был взволнованный и юный!
И пусть стихов серебряные струны
Продолжат свой тоскующий напев

О том, какие это были дни!
О том, какие это были ночи!
Издалека, как синенький платочек,

Идет старик в простой одежде.
Один идет издалека.
Не греет солнышко, как прежде.
Шумит осенняя река.

Кружились птицы и кричали
Во мраке тучи грозовой,
И было все полно печали

Грустные мысли наводит порывистый ветер,
Грустно стоять одному у размытой дороги,
Кто-то в телеге по ельнику едет и едет -
Позднее время - спешат запоздалые дроги.

Плачет звезда, холодея, над крышей сарая...
Вспомни - о родина! - праздник на этой дороге!
Шумной гурьбой под луной мы катались играя,

Свадьбы были,
Пасха ли,
Но вся деревня дрыхнула,
Когда ты
Под ласками,
Словно порох, вспыхнула!

Вспыхнула —

В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.
И однажды возникли из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!

"Чудный месяц плывет над рекою", -
Где-то голос поет молодой.
И над родиной, полной покоя,
Опускается сон золотой!

Не пугают разбойные лица,
И не мыслят пожары зажечь,
Не кричит сумасшедшая птица,

Я люблю судьбу свою,
Я бегу от помрачений!
Суну морду в полынью
И напьюсь,
Как зверь вечерний!
Сколько было здесь чудес,
На земле святой и древней,
Помнит только темный лес!

Снега благородные седины
Увенчали скал суровых вид.
Человек на горные вершины
Глянул — и сказал, что покорит.

Лез и лез он вверх по узким тропкам,
Продирался там, где тропок нет,
Оставляя банки, тряпки, пробки —

На ночь дочь перекрещу —
точно лодку отпущу
в сладкий сон,
в Млечный Путь,
в звездную дорогу.
Мне за нею ходу нет.
Стану жечь на кухне свет.
Осеню дитя крестом —

Жил на побережье Нила
Крокодильчик-крокодил.
Его мама не хвалила,
Его папа не хвалил.

- Переделал столько дел!
- Ну и что?
- Больше всех лягушек съел!

Надо посуду вымыть, а тянет разбить.
Это отчаянье, Господи, а не лень.
Как это трудно, Господи, - век любить.
Каждое утро, Господи, каждый день.

Был сквозь окно замерзшее виден рай,
тусклым моченым яблоком манила зима.
Как я тогда просила: "Господи, дай!"

Говорила я с девицей,
Что бывала за границей:
- Наших девок там и тут
Всех наташками зовут.

Эти странные татары
Или турки, может быть,
Предлагают нам товары

Нет у света ничего, кроме тьмы.
Он в ней лилией пророс — и погас.
Кто там плачет в темноте? — Это мы.
Нет у Бога никого, кроме нас.

Неподатливый такой матерьял —
отрастить не получается крыл.
Вот один хотел взлететь — и пропал.

В краю глухом и страшном,
Где горы до небес,
Жила, замкнувшись в башне,
Принцесса Эдельвейс.

Тянуло в край полночный
Мужчин со всех сторон,
И каждый был заочно

НОЧНОЕ ОЩУЩЕНИЕ

Когда стою во мгле,
Душе покоя нет, -
И омуты страшней,
И резче дух болотный,
Миры глядят с небес,
Свой излучая свет,

О, как же я хочу,
Нечуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем!

А ты в кругу лучись,-
Другого счастья нет,
И у звезды учись

Тянется лесом дороженька пыльная,
Тихо и пусто вокруг,
Родина, выплакав слезы обильные,
Спит, и во сне, как рабыня бессильная,
Ждет неизведанных мук.

Вот задрожали березы плакучие
И встрепенулися вдруг,

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Я пью за военные астры,
за все, чем корили меня:
За барскую шубу, за астму,
за желчь петербургского дня.

За музыку сосен савойских,
полей елисейских бензин,
За розы в кабине ролс-ройса,

Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарей стон звенит,
На мосту народ толпится,
Вся ковровая столица,
А внизу Кура шумит.

Над Курою есть духаны,
Где вино и милый плов,

Вот две старухи. Пахнут валерьянкой. И хорошо, что пахнут валерьянкой.
И правильно. Обычай их таков.
Мужчина. Тоже пахнет валерьянкой. Опохмелялся, что ли, валерьянкой?
Но может — это просто от носков.
А что ж девица пахнет валерьянкой? Накрасилась, а пахнет валерьянкой?
Видать, ошиблась в выборе духов.
Вот так и едем. Люди спозаранку бледны-смурны. Малец кота везёт.
И полосатый, чуя валерьянку, нечеловечьим голосом поёт.

Якобу Снейдерсу

СРЕДИ РАЗНООБРАЗНОЙ РАСЧЛЕНЁНКИ
(НАКАНУНЕ ПРАЗДНИКА ГЛЯЖУ В ХОЛОДИЛЬНИК)

Среди разнообразной расчленёнки:
говяжьей вырезки, мозгов, свиной печёнки,
Бараньей ляжки, где в кровавой ране

Славься Будогощь! Майскими зорями
Здесь поют о любви соловьи.
Ожерельем жемчужным – озерами -
Ты украсила плечи свои.

Припев:

Запах хвои, грибов и смородины,

Привет, Россия — родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
И пенья нет, но ясно слышу я
Незримых певчих пенье хоровое…

Как будто ветер гнал меня по ней,
По всей земле — по сёлам и столицам!
Я сильный был, но ветер был сильней,

Где-то в пещере, в прибрежном краю,
Горе свое от людей утаю.
Там я обдумаю
Злую судьбу мою,
Злую, угрюмую участь мою.

Лживая женщина, клятвам твоим
Время пришло разлететься как дым.

Три короля из трех сторон
Решили заодно:
- Ты должен сгинуть, юный Джон
Ячменное Зерно!

Погибни, Джон,- в дыму, в пыли,
Твоя судьба темна!..
И вот взрывают короли

Мельник, пыльный мельник
Мелет нашу рожь.
Он истратил шиллинг,
Заработал грош.

Пыльный, пыльный он насквозь,
Пыльный он и белый.
Целоваться с ним пришлось -

Со мной жена не ладит,
Колотит, а не гладит.
Тому, кто волю даст жене,
Она на шею сядет.

Я в ней мечтал найти покой,
Но, видно, дал я маху.
Ах, никогда порыв благой

Р. СЕРВИС

РАДОСТЬ (перевод Сергея Шоргина)

Дорогая, поверь: мир безмерно хорош,
Пусть клянут его все вокруг.
Радость ждёт или боль, ты богач или голь -
Лучше всё-таки жить, мой друг.

Закружилась листва золотая
В розоватой воде на пруду,
Словно бабочек легкая стая
С замираньем летит на звезду.

Я сегодня влюблен в этот вечер,
Близок сердцу желтеющий дол.
Отрок-ветер по самые плечи

Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.

Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного

Я по первому снегу бреду,
В сердце ландыши вспыхнувших сил.
Вечер синею свечкой звезду
Над дорогой моей засветил.

Я не знаю, то свет или мрак?
В чаще ветер поет иль петух?
Может, вместо зимы на полях

Скалочку - на полочку,
А полочку - под лавочку,
А лавочку - на улочку,
А улочку – к реке.

А у речки – травушка ,
На травушке – журавушка,
Плывёт моя сударушка

Зря, приятель, ты с волком беседы ведёшь,
Зря ты кормишь его по утрам;
Он умильно глядит на тебя - ну и что ж?
В нём добра не найти ни на грамм.

Он задворной тропой прибегает к теплу,
По-собачьи скулит у ворот,
Пробирается в сени, ложится в углу

В Богоявленском хоронили Бога.
Он умер вдруг, незнамо от чего...
Народу собралось довольно много;
А как же - хоронили своего!

Как умер - так и вспомнили о Боге...
Печально зашумели ковыли.
Стояли люди молча вдоль дороги

И снова на тебя идёт проруха,
Трясёт своей привычной стариной...
Ах, родина, какая невезуха
Витает над тобой - и надо мной.

Ты иглами утыкана снаружи,
Но незлобива глубоко внутри,
Душой чиста, но очень неуклюжа,

Случилось так в начале нашей эры -
Проконсула уволили взашей:
Отправить пригрозили на галеры,
Снабдить клеймом, оставить без ушей.

Сказали: брал с народа не по чину,
Большой убыток причинил казне,
В тавернах пировал на дармовщину,

Уютных стран немало есть на свете,
Но не любому путь лежит туда.
Со дня рожденья мы попали в сети,
Что только с кровью рвутся - вот беда.

Растерянно глядим на Рубиконы,
А жизнь - всё больше вкривь и больше вкось.
И нет давно надежды на законы.

Ночная мгла спускает бахрому и проникает в каждое окно,
И воздух невдыхаем потому, что неустройство в нём растворено.
Какую мглу наколдовал шаман! Не видно даже собственной руки,
И долгая дорога сквозь туман, как прежде, обещает синяки.
В кромешной тьме сменяются вожди и спорят богачи о барыше,
И нету, нету света впереди!.. Есть лишь крупица света на душе.

По завету пращуров или предтеч -
Не сочтёшь уже, сколько лет -
Люди любят друг друга вешать и жечь
За Того, Которого Нет,

И при том - рассуждать о Добре и Зле,
Истолковывать письмена,
И подсчитывать ангелов на игле,

На крюке полумесяца,
Так и тянет повеситься,
Но потеряна лестница,
Что ведёт в облака.
Упрекают прохожие:
«Грех – являться непрошеным,
Все мы, раньше ли, позже ли…
Потерпел бы пока».

А позади у нас разлуки и потери
(Судьба не бережёт от стрел и тетивы).
Попробуйте понять, попробуйте поверить,
Что Вам нужна не я, и мне нужны не Вы.

Желаю Вам найти весёлую подружку.
От Вас ведёт меня шальная колея.
Хоть жаль мне возвращать красивую игрушку,

Пусть кричат, что я - паскуда!
Я себе не изменю.
Для меня мужчины - блюда
Ресторанного меню.

Не ревную я особо.
Не бешусь из-за измен.
Пусть там некая особа

Как мне при Вас не казаться угрюмою,
Как не страшиться знаков внимания,
Если - едва я о Вас подумаю -
Мне перехватывает дыхание.

Встретимся взглядами - тахикардия,
Дали приплюснуты, как в диораме.
Как мне от Вас не бежать, Владимир,

Укатали Сивку горы золотые,
Пышные букеты пОд ноги легли.
Я ль вам не молилась, строгие святые?
Что же вы от счастья не уберегли?

Это ли не цепи, это ль не засада?
Золотом на пальце стянута петля.
Разве хватит силы вырваться из ада,

Август.
Персик зарей подсвечен,
и сквозят леденцы стрекоз.
Входит солнце в янтарный вечер,
словно косточка в абрикос.

И смеется, налит, початок
смехом желтым, как летний зной.

БЕЗНАДЕЖНАЯ ПЕСНЯ
(пер. А. Гелескула)

Сливаются реки,
свиваются травы.

А я
развеян ветрами.

ДЕРЕВО ПЕСЕН
(пер. А. Гелескула)

Все дрожит еще голос,
одинокая ветка,
от минувшего горя
и вчерашнего ветра.

КИТАЙСКАЯ ПЕСНЯ В ЕВРОПЕ
(пер. Ю. Мориц)

Девушка с веера,
с веером смуглым,
идет над рекою
мостиком круглым.

ЛОЛА
(пер. М. Самаева)

Лола стирает пеленки,
волосы подколов.
Взгляд ее зелен-зелен,
голос ее - лилов.

ПЕСНЯ
(пер. О. Савича)

- Если ты услышишь: плачет
горький олеандр сквозь тишину,
что ты сделаешь, любовь моя?
- Вздохну.

ПРЕЛЮДИЯ
(пер. А. Гелескула)

И тополя уходят -
но след их озерный светел.

И тополя уходят -
но нам оставляют ветер.

ПРОЩАНИЕ
(пер. А. Гелескула)

Прощаюсь
у края дороги.

Угадывая родное,
спешил я на плач далекий -

СЕРЕНАДА
(пер. М.Цветаевой)

При луне у речной долины
полночь влагу в себя вбирает,
и на лунной груди Лолиты
от любви цветы умирают.

СТОИТ ЯЩЕРОК И ПЛАЧЕТ...
(пер. М. Самаева)

Стоит ящерок и плачет. И плачет его подруга.
Оба в передничках белых, скорбно глядят друг на друга.
Они кольцо потеряли, что их связало навечно.
Ах ты, колечко из меди! Ах, медное ты колечко!

ЧЕРНЫЕ ЛУНЫ
(пер. А. Гелескула)

Над берегом черные луны,
и море в агатовом свете.
Вдогонку мне плачут
мои нерожденные дети.
Отец, не бросай нас, останься!

Я ЧУВСТВУЮ, КАК В ЖИЛАХ У МЕНЯ…
(пер. С. Гончаренко)

Я чувствую, как в жилах у меня,
Расплавив сердце раскалённой страстью,
Струится ток багряного огня.
Так погаси же, женщина, пожар.
Ведь если в нём всё выгорит дотла,

ТАНЕЦ
(пер. А. Гелескула)

Танцует в Севилье Кармен
у стен, голубых от мела,
и жарки зрачки у Кармен,
а волосы снежно-белы.

Опять лежишь в ночи, глаза открыв,
И старый спор сама с собой ведешь.
Ты говоришь:
- Не так уж он красив! -
А сердце отвечает:
- Ну и что ж!

Все не идет к тебе проклятый сон,

Не поминай про Стеньку Разина
И про Емельку Пугача.
На то дороженька заказана
И не поставлена свеча.

Была погодушка недоброю,
Ты наломал немало дров.
И намахался ты оглоблею

Всё опасней в Москве, всё несчастней в глуши,
Всюду рыщет нечистая сила.
В морду первому встречному дал от души,
И заныла рука, и заныла.

Всё грозней небеса, всё темней облака.
Ой, скаженная будет погода!
К перемене погоды заныла рука,