Принц Генрих: Сказать тебе одну вещь, Пойнс? Пойнс: Скажите, только что-нибудь очень хорошее. Принц Генрих: Сойдет для такого заурядного ума, как твой. Пойнс: Ладно. Постараюсь выдержать удар, который вы мне готовите. Принц Генрих: Так вот что я тебе скажу: мне не подобает казаться печальным теперь, когда мой отец болен; а все же признаюсь тебе как другу - ибо за неимением лучшего мне угодно называть тебя своим другом, - что я печален, очень печален. Пойнс: Трудно поверить, чтобы это могло вас опечалить. Принц Генрих: Клянусь моей рукой, ты воображаешь, будто я такой же закоренелый и нераскаянный приспешник дьявола, как ты и Фальстаф. Но поживем - увидим. Уверяю тебя, у меня сердце обливается кровью при мысли о том, как тяжело болен мой отец. Но в таком дурном обществе, как твое, у меня нет ни малейшей охоты обнаруживать свою грусть. Пойнс: Почему так? Принц Генрих: Что бы ты подумал обо мне, если бы я вдруг заплакал? Пойнс: Я подумал бы, что ты царственный лицемер. Принц Генрих: И всякий подумал бы то же самое. Ты замечательный малый; ты всегда думаешь то, что и все другие. Твои мысли движутся всегда по самым проторенным дорогам. Действительно, всякий счел бы меня лицемером. Но что привело твою почтенную мысль к такому выводу? Пойнс: Как что? Ваша распутная жизнь и чрезмерная привязанность к Фальстафу. Принц Генрих: И к тебе. Prince Henry: Tell you one thing, Pines? Pines: Tell me, just something very good. Prince Henry: It'll do for such a mediocre mind like yours. Poyns: Okay. I will try to withstand the blow that you let me cook. Prince Henry: So that's what I'll tell you: I do not seem befitting sad now that my father is sick; and yet I confess to you as a friend - because of the lack of anything better I want to call you my friend, - I am sad, very sad. Poyns: Hard to believe that it may sadden you. Prince Henry: By my hand, do you imagine that I'm the same hardened and unrepentant henchman of the devil, you and Falstaff. But wait and see. I assure you, my heart bleeds at the thought of how my father was seriously ill. But in such bad company, like yours, I do not have the slightest hunt to discover his sadness. Poyns: Why is that? Prince Henry: What would you think of me, if I suddenly started to cry? Poyns: I would have thought you were a royal hypocrite. Prince Henry: And everyone would have thought the same thing. You're a great guy; you always think that all the others. Your thoughts are always moving at the most beaten track. Indeed, everyone would think me a hypocrite. But what led your respectable thought to this conclusion? Poyns: Like what? Your dissolute life and excessive attachment to Falstaff. Prince Henry: And to you.